Придворный характер носит следующая ода Сыма Сянжу — «О великом человеке». Несмотря на вступление, говорящее о ее герое как о бессмертном неземном существе, она представляет собой панегирик в честь самодержца Уди.

Воспевая великого человека, одический поэт не находит ему равных ни на земле, ни в небесах. В сравнении с теми наслаждениями, которыми полна жизнь великого, бледнеет даже бессмертие бопини Сиванму (.«проживи она так десятки тысяч лет, все без радости»). В описании путешествия великого Сыма Сянжу часто воспринимает образы и приемы своих предшественников. Как в «Скорби отлученного» Цюй Юань, великий человек стремительно преодолевает любые пространства, летает в колеснице, запряженной драконами. Его сопровождают бессмертные и боги. Однако в оде .нет ни тени пессимизма. Гимн всемогуществу императора звучит в ней полемическим отрицанием «скорби» Цюй Юаня. Самодержец распоряжается и «хвостом кометы» (от направления которого зависела победа в бою), и «радугой» (от которой зависели и засуха и наводнение); перед ним раскрываются врата небес и горы тьмы. Чуть ли не все предки китайского народа — герои легенды о «золотом веке» — принимают великого и признают его своим преемником — земным владыкой. В этой оде Сыма Сянжу предстает также зачинателем светского торжеетвеино-панегириче- * ского стиля — певцом мощной объединенной  китайской империи.

Этот высокий одический стиль, созданный рядом поэтов — от Цюй Юаня до Сыма Сянжу, продолжается в творчестве других деятелей. Наиболее известны оды, посвященные западной и восточной столицам историографа Бань Гу (I ©.) и астронома Чжан Хэна (I—II вв.). Наследуют этот жанр и более поздние литераторы, но чаще всего обращаются к темам и образам античных мастеров слова эпохи Возрождения (VIII—XII вв.).

О самом жанре сохранилась оценка Ли Бо (VIII в.): «Фу — это древний поэтический стиль, могучий и изящный, который предполагает также широкую, всеобъемлющую идею. Вне этих условий нет возможности воспеть и прославить мощные красоты, тронуть небо и невидимых духов» (перевод В. М. Алексеева).

В своих переводах из цикла «Древнее» и других, В. М. Алексеев отмечал у Ли Бо сплав многих элементов культуры прошлого, начиная с «античной кии пи «Стихотворений» (Шицзин)» в строке «Великие оды давно не творятся…». Останавливаясь на именах Конфуция и Цюй Юаня, Сыма Сянжу и других, он находил наибольшее пристрастие Ли Бо к образам   Чжуанцзы   (например, в

притче о бабочке) и Сун Юя («Призыв к душе», «Горы высокие Тан»). Все это подтверждало выводы В. М. Алексеева о том, что существовала «вечная тема китайских поэтов, рисующая как идеал, полную независимость гордого ученого и поэта от жизни с ее успехами и приманками. Тема эта очень древняя и опять-таки чисто даосского типа и духа, явно преобладающего над всем прочим в китайской поэзии». Называя Ли Бо — величайшего из поэтов эпохи Возрождения, наследником всего лучшего, что было создано его предшественниками, В. М. Алексеев писал о нем, как о «носителе всекитайской древней героической традиции».

Глаеа V

ЗРЕЛИЩА И ПЕСНИ «ЮЭ ФУ:

В империи при блестящем дворе властителей наряду со светской поэзией развивалось и искусство. О новых явлениях в нем говорили дошедшие до нас барельефы, резьба по камню и некоторые письменные источники. В это время небывало возрастает пышность и театральность обрядов, например «Большого изгнания» (заклинание «нечистой силы»), входившего в «покойницкую игру», а также в праздничный обряд в канун Нового года, в конце весны и осенью своеобразного «очищения».