Обычное представление о Библии как о сборнике религиозных произведений не совсем правильно. Иудейские жрецы, собиравшие после возвращения из вавилонского плена памятники древней письменности, не ограничились религиозными предписаниями, легендами и молитвами. Они использовали также светскую поэзию, в том числе произведения чисто народного характера — песни, пословицы, сказки.

Собирая и тенденциозно компилируя все эти разнородные элементы, «благочестивые» редакторы послепленного периода вычеркивали все, что казалось неподходящим, а многое добавляли от себя. Противоречия в разновременных пластах сразу бросались в глаза. Не только по содержанию, но и по литературному стилю нередко одна фраза отличалась от другой внутри одной и той же главы.

Однако, поскольку Библия признавалась священной книгой, выявлять все эти расхождения запрещалось. Первая серьезная попытка в этом направлении была сделана лишь в XVIII в. французским ученым Ж. Астрюком, которого можно считать родоначальником библейской критики. Он обнаружил в составе Пятикнижия— первых пяти книг Ветхого завета, две параллельные повествовательные канвы, разработанные совершенно различными авторами, которых условно назвал ягвистом и элогистом. Один из них называл бога собственным именем Ягве (в русских переводах Библии оно искусственно заменялось нарицательным словом «господь»). Второй автор применял термин элогим (бог, точнее «боги»), в котором отражался первоначальный политеизм).

Гораздо дальше Астрюка пошел известный немецкий историк Ю. Вельгаузен, которому удалось открыть больше составных частей и анонимных авторов Пятикнижия. Труд Вельгаузена «Введение в историю Израиля», опубликованный в 1878 г. и вызвавший бурный протест консервативных богословов, был переведен в 1909 г. на русский язык Н. М. Никольским.

Надо, однако, оговориться, что даже наиболее смелые буржуазные исследователи ограничивались в основном формальным анализом Библии, не вскрывая ее классовой основы. Только в советской науке была поставлена эта проблема. Академик В. В. Струве установил, что древнееврейское общество было рабовладельческим, и убедительно сопоставил библейские законы с шумерскими и вавилонскими.

Большинство книг Ветхого завета приписывалось традицией тем или иным знаменитым авторам: Пятикнижие — мифическому пророку Моисею, псалмы — царю Давиду, притчи, «Песня песней» и др. — «премудрому царю» Соломону и т. д. Однако эти авторы являлись фиктивными. Пятикнижие создавалось на протяжении ряда веков и являлось, как мы видели, результатом творчества самых различных лиц. Царь Давид ни в коем случае не был благочестивым псалмопевцем, а его сыну Соломону совершенно искусственно приписали типичные произведения коллективного, народного творчества. Таким образом, создателями Библии были в значительной мере безымянные авторы.

Не подлежит сомнению, что в том виде, ь каком Библия дошла до нас, она является памятником богословской литературы, используемым церковью. Иудейское и христианское духовенство черпает из Библии примеры и наставления для воспитания своей паствы в духе повиновения власть имущим.

Однако это не мешает нам ценить библейские образы и сюжеты, с которыми мы знакомимся в произведениях выдающихся поэтов и художников различных стран и народов. К ним, как и к античным образам, обращались часто, особенно в эпоху Возрождения.

Мильтон, Байрон и Пушкин, так же как Микеланджело и Рубенс и другие корифеи литературы и искусства, брали из Библии произведения народного творчества древних евреев, не имевшие в первоначальном виде чисто религиозных тенденций. Давид в скульптуре Микеланджело представлен как юный богатырь, поражающий врага на поединке. У Рубенса Давид показан сластолюбивым деспотом, отнимающим жену у своего военачальника Урин. Ни тот, ни другой художник не показывают нам Давида в духе церковной традиции, превратившей его в благочестивого богомольца, распевающего псалмы и прославляемого за свою «кротость».