Запись «Авесты» (если она была сделана при Ахеменидах) имела огромное значение, ибо она положила начало религиозной литературе. Однако сам памятник продолжал бытовать в устной передаче и после его записи. Именно это обстоятельство и дало возможность в какой-то степени впоследствии, после гибели письменного экземпляра (или экземпляров), восстановить его содержание и текст.

Как говорит предание, в Парфянский период, во второй половине I или II в. н. э., по решению одного из правителей, стремившегося укрепить политическую власть с помощью зороастрийского жречества, была произведена кодификация «Авесты» по источникам, сохранившимся «письменно или устно» («Денкард»). Это, как и запись Вед и Корана, было вызвано, по всей вероятности, расхождением существующих текстов и различными вариантами их толкований.

В начале Сасанидского периода, когда учение «Авесты» было избрано одним из орудий государственного управления и классового угнетения, религия, основанная Зороастром, приобрела свои догматические черты. Зороастризм должен был оправдывать и освящать слагающуюся сословную систему. В связи с этим появилась надобность в переводе и создании новых редакций «Авесты», которые, согласно источникам, и были осуществлены под руководством жрецов в III, IV, а также на рубеже VI—VII вв. н. э.

За это время в «Авесту» вошло учение зороастрийского жречества в его законченной форме, где огромное место занимали строгие ритуальные предписания, обязательные для каждого «праведника».

Так сложилась «Авеста» — свод, в котором сквозь идеологию зороастризма, освящавшего царскую власть и социальное неравенство, проглядывают элементы народных представлений и взглядов.

В окончательно канонизированной при Сасанидах «Авесте» была 21 книга. В целом они содержали совокупность тогдашних знаний.

Например, первая говорила о добродетели и благочестии: вторая— о религиозных обрядах; третья — о вере Зороастра и ее доктринах; четвертая была космогонического и эсхатологического содержания; пятая толковала об астрономии; восьмая являлась собранием правовых установлений; десятая рассказывала о легендарном царе Гуштаспе и деятельности при нем Зороастра; двенадцатая— об истории человечества и иранских царей; тринадцатая — о добродетельных поступках и детстве Зороастра; пятнадцатая — о справедливости в делах, о гирях и мерах, о пути праведности; шестнадцатая — о гражданских и военных законах, о родственных браках, о принципах веры; семнадцатая — о ритуале, обязанностях жрецов, о воздаянии за грехи, об астрологии; девятнадцатая — об осквернении и ритуальном очищении; двадцатая — о добродетели и судьбе души после смерти; двадцать первая представляла собой хвалу Ахура-Мазде и небожителям зороастрийского пантеона. Все книги имели особое название.

Большинство из этих книг не сохранилось. Частично они могли погибнуть во время арабского завоевания, частично же отмереть с развитием и выделением отдельных наук и с наступлением ислама. Мы располагаем всего четырьмя, из которых лишь одна девятнадцатая — «Вендидад» («Кодекс, данный против дэвов» — злых духов) — дошла полностью. Кроме «Вендидада» сохранились «Вис-перед» («Книга о всех божествах»), «Ясна» («Ритуал»), куда входят «Гаты», «Яшт» (что означает примерно то же, что и «Ясна»). Кроме того, к «Авесте» причисляют и так называемую «Малую Авесту» — книгу позднего происхождения, представляющую собой извлечение из различных частей «Авесты» формул, необходимых для каждого «праведного» зороастрийца. Известны также и небольшие фрагменты отдельных книг «Авесты».

Хотя в целом «Авеста» в том виде, в каком она дошла до нас, напоминает, по выражению одного исследователя, «груду обломков», в ней можно увидеть отражение древних представлений и верований, древнего фольклора, а также ритуальные предписания и изложение основ зороастрийской религии. Таким сложным целым является, например, «Ясна», куда входят уже упоминавшиеся древние «Гаты». Однако древнейшими по содержанию признаны отдельные главы «Яшт», вобравшие в себя ранние образы иранского творчества. Благодаря метризованной форме они, как и другие метризованные части «Авесты», легче запоминались передатчиками, чем прозаические, и сохранились лучше последних, несмотря на свою древность.