Печально там  иволга-птица поет,

Спустись на терновник колючий.

Во след за Мугуном из нас кто уйдет?

Янь Си, колесничий  могучий!

Но этот Янь Си ведь у нас —

Первейший  из сотен мужей.

В могилу свою заглянул —

И в ужасе он задрожал! Увы! О лазурные вы небеса! Ведь гибнет так воинов наших краса. Когда бы могли, то за выкуп таких, Мы жизни бы отдали сотен других…       (I, IX, 6)

(Перевод Г. Г. Стратановича)

В трех строфах этой песни также применяются приемы замедленного действия и троичности. Кроме повторения припева в целом многое повторяется и в самих строфах. В зачине остается песня иволги, ее печаль усиливается тем, что птица мечется, перелетая с одного растения на другое; вопрос в третьей строке остается неизменным, но в ответе на него каждый раз называется новое имя (Чжун Хан, Цянь Ху). Каждый из этих отважных воинов стоит сотни врагов («в бою против сотен стоял», «от сотен врагов защищал»), и их ужас перед собственной могилой с особой силой подчеркивает значительность происходящего. Хор своим плачем в припеве доводит до апофеоза трагедию парода, который во имя соблюдения устаревшего обряда при похоронах царя (Мугуна) теряет лучших своих защитников.

Как видно, тематика песен со временем все больше расширяется. Они постепенно отрываются от трудового процесса, обряда и исполняются во время отдыха. Ритм теряет свое первенствующее значение, уступая место содержанию. И тогда песня начинает отражать всю жизнь человека от его рождения и до его смерти. В песне народ выражает свою радость по поводу рождения ребенка и желает родителям обильного потомства («Как. саранче»); отмечает совершеннолетие юношей («На той шелковице голубка сидит» I, XIV, 3), поют о своей любви и юноша, и девушка («Тихая девушка» I, III, 17; «Убитая лань на опушке лесной» 1,11,12), песней провожают невесту в дом жениха («Сорока свила гнездо» 1,11,1; «Персик прекрасен и нежен весной» 1,1,6). С песней народ отдыхает и веселится («В седьмой луне»), но с песней и хоронит мертвых, оплакивает их, как например, жена безвременную смерть мужа («Окутан терновник плющом» I, X, 11). Из песен мы узнаем о том, как тяжко давило на плечи народа бремя царской службы («То дикие гуси крыла-ми шумят», «Малые звезды» I, II, 10), как жесток был гнет («Там рубят сандал» I, IX, 6). Песней славил народ богатый урожай и первого легендарного земледельца — царя Просо («О прекрасный» IV, I, 10; «Рождение народа»), умилостивлял   предков, духов, богов, дабы они впредь ниспосылали людям радость и изобилие («Богатый урожаи» IV, II, 4). Китайцы сами позднее определили значение песни в жизни человека. Необходимость излить своп мысли и чувства они уподобили необходимости пищи для голодного:

Без  пищи голодном}’ не жить, Без песни думушке не быть.

(Из народных песен IV—VI вв.)

С расширением круга тем постепенно углубляется и содержание песен. Они становятся более пространными, в них намечается тенденция передачи не только настроения, по и самого события, вызвавшего то или иное настроение. Описание, сначала отрывочное, становится все более последовательным (сравни, например, следующие песни: «Ветер с востока» I, III, 10, «Ты юношей простым» I, V, 4, «Цинские люди» I, VII, 5 и «В шестую луну» 11,111,3). Иными словами, зарождается эпика. Таких произведений в «Книге песен» немного, но важно уже то, что они существуют. В Китае, так же как и во всех странах с древней цивилизацией, издавна слагаются произведения эпической формы, из которых впоследствии вырастают эпос рабовладельческого и феодального периода и прозаические повествовательные жанры.