Учении, в труде, непосредственно

Свое убеждение в необходимости познать внешний — объективный мир, даосы полемически противопоставляли конфуцианскому, ограниченному лишь делами управления кругозору, постоянно утверждали примат естественных наук. По этой причине они обращались к сравнениям, позволявшим ввести материал, обычно не находивший места в речах ораторов: картины природы (водопад, горы, образующие ветер), описание животных (сопоставление животных на воле с приносимыми в жертву). Даосы проявляли интерес к чертам быта и общественных отношений, которые устранялись из речей конфуцианских. Вместо картин ‘социального благополучия они рисовали произвол царей и аристократов, страдания бедняков и подвиги разбойников, ограбление могилы и казнь на площади, калек и увечных, исполненных человеческого достоинства. По этой же причине даосы выдвигали на первый план героев, которые имели постоянно дело с природой и узнавали ее в учении, в труде, непосредственно соприкасаясь с той или иной частью природы — рекой или деревом, быком, конем или овцами. Образы простых людей — умельцев, как и отдельные замечания, вроде «слепому не познать красоты орнамента, глухому — звуков колокола», говорили о признании даосами необходимости человеческой практики, а также восприятия действительности через ощущения. Хотя у древних мыслителей еще не найти подобных формулировок, однако именно такова философская нагрузка многих созданных ими притч-аналогий (например, изложение теории познания в притчах о вознице, о поваре).

Отсюда и развитие у даосов представления о познании, как отражении природы, и о созидании, как подражании ей. Лецзы — ученик ученика Лаоцзы, во фрагментах о музыкантах и певцах раскрывает, что подражание природе, основанное на познании ее законов, оказывает обратное воздействие на природу, и па человека в том числе. Чжуанцзы обнаруживает, что при создании свирели человек подражает ветру; что перед мастером «предстает воочию» прообраз музыкального инструмента уже в дереве в лесу. «Отражение» природы при ее познании требует все большей сосредоточенности внутреннего «покоя сердца», как вместилища мыслей и чувств. «Покой подобен зеркалу», — говорит учитель Лецзы; «настоящий человек пользуется своим сердцем словно зеркалом», — дополняет его Чжуанцзы и представляет весь процесс в наиболее развернутом виде (строение глаза Чжуанцзы, в отличие от Демокрита, видимо, еще не было известно):

«Когда вода в покое, [в ней] виден ясно [каждый волосок] бороды, бровей. [Ее] уровень точен, и большой мастер берет [его] за образец. [Если] в покое вода чиста, то тем более [чист] разум. Сердце мудрого в покое—это зеркало неба и земли, зеркало [всей] тьмы вещей».

В таком познании осуществляется «стремление мудрого» — «быть в единстве с природой» и в этом — его «естественное наслаждение». Однако покой, отождествленный с зеркальной поверхностью воды, став символом высшей мудрости, требует отказа от «страстей». Чжуанцзы не раз обличает тех, кто, «наслаждаясь острым зрением, предается излишеству в цветах; наслаждаясь тонким слухом, предается излишеству в звуках… наслаждаясь музыкой, помогает разврату…»; тех, кто «из-за этих восьми [наслаждений]… начинают резать [друг друга] на куски…». В том же смысле Лаоцзы утверждает, что «[все] пять цветов приводят к слепоте; [все] пять звуков приводят к глухоте; [все] пять вкусов лишают ощущений». Но ученик Лаоцзы — Ян Чжу, порицая также погоню за богатством, знатностью и наживой, в отличие от остальных даосов не считает недостатком обладание «богатым домом, прекрасными одеждами, лучшими яствами и красивыми женщинами»; объявляет порочным лишь незнание меры — «ненасытный характер [точит] как моль…». Он отрицает необходимость «насиловать свои чувства» — и во имя конфуцианской «славы», и во имя даосского «покоя», как бы предвидя в его гиперболизации возможность дальнейшего аскетизма. Эти препятствия он, устами Гуаньцзы, называет «жестокими деспотами». Связать себя ими означает «притуплять слух… зрение… обоняние». Требуя воли для всех органов чувств, он относит к ним и сердце, говоря: «мысли хочется свободы, и мешать ей, значит не давать ей идти вперед». В отказе от наслаждений о» видит даже признак раба: «Чем же отличается от пленника в тяжких оковах тот, кто неспособен на миг беспечности?!».

Прокомментировать