Образы, олицетворяющие собой Засуху и Дождь

Интересно рисуемое здесь в качестве идеала гармоническое сочетание внешней физической красоты и духовной, присущее также идеалам греко-римской и китайской античности.

Отрывок кончается рассказом о том, как Йима выполнил волю Лхура-Мазды, чтобы спасти людей, животных и растения.

Если в первом отрывке о Йиме только намечен мотив борьбы с природой и покорения ее, то во втором он звучит уже в полную силу. Иранцы, как и другие народы древности (Китая, Индии, Двуречья и Египта), создали свой миф о потопе, который перекликается с мифом о потопе Двуречья, отраженном в древнееврейском мифе о Ноевом ковчеге (мотивы предупреждения богами праведника о стихийном бедствии, избрания его орудием спасения земной жизни, строительства убежища от наводнения, мотив спасения в нем залога возрождения жизни), и с индийским мифом о Рыбе, что свидетельствует о сохранении древнейших индоиранских представлений в мифологии иранцев. Имеется сходство и с китайским мифом о потопе, главным борцом с которым выступает Юй. Но в отличие от китайского победителя водной стихии образ царя Иимы не до конца выдержан как образ «идеального героя». Он поддастся соблазнам Ангра-Манью, совершает грехопадение и гибнет. На землю прокрадывается зло. Страшный змей Ажи-Дахака (Заххак у Фирдоуси) царит в мире. Наконец появляется славный витязь Траетаона (Фаридуи у Фирдоуси), который убивает «чудовище Да-хака (имевшего) три пасти, три головы, шесть глаз (обладавшего) тысячью сил».

Такова мифологическая основа «Авесты», в которую на определенном этапе вплетаются героико-эпические элементы. Здесь же находятся истоки и социальной утопии иранцев эпохи феодализма—веры в справедливого и гуманного царя и мечты об «идеальной свободной» общине. Характерно, что «Авеста» не раз возвращается к вопросу о «добрых» вождях, обязанных изгонять врагов из мест, населенных оседлыми племенами, и охранять их мир и труд.

Мифы, которые отражены «Авестой», этим не исчерпываются. Сохранились мифологические сюжеты о схватке Огня-Атара с драконом-Тьмой, Дождя — Звезды Тиштрйа (Сириуса) и Засухи — дэва Апоши. Последний миф является параллелью к индийскому (о бое Индры с демоном, похитившим небесных коров) и китайскому мифу о борьбе с засухой (об охотнике И, сбившем стрелой де вять палящих солнц и оставившем только одно — десятое).

Эта картина битвы за воду, за благополучие скотоводов и земледельцев ценна не только отражением древних представлений и верований, но и своеобразной поэтизацией явлений природы и тем, что она позволяет судить о поэтической форме, в которой воплощались древние мифы.

Образы, олицетворяющие собой Засуху и Дождь, уже довольно сложны, рисуются выразительно, с точным указанием их внешних признаков. Если прекрасный, златоухий конь рождает представление о богатстве и благополучии, приносимых дождем в хижины земледельцев и скотоводов, то облезлая, тощая лошадь, пугающая своим видом, наводит на размышления о последствиях засушливого лета. Каждый из этих образов построен на ассоциации по сходству, но оба противоположны друг другу, антитетичны и подчеркивают дуалистическую концепцию всего произведения.

В этом отрывке уже налицо определенный сюжет, четкая и довольно сложная композиция с прозаическим зачином, поэтическими основной частью и концовкой. Видны и признаки еще не произошедшего расчленения гимна с его риторическими приемами (повторяющееся обращение: «О Спитамид Заратуштра», а также зачин и концовка) и сказа (центральная повествовательная часть).

Форма, соединявшая в себе поэтический рассказ с прозаическим, характерна, по .всей видимости, не только для современного устного народного эпоса иранцев, но и для древнего.

Прокомментировать