С даосскими памятниками дело обстояло сначала более благополучно — уже с III в. до н. э. для них известны крупные своды в письменной форме («Весна и осень Люя» и др.), но несмотря на это их чаще всего относили к «фальсификации» (знак вэй с древним значением «ложный», позже «поддельный»). Так, «Лецзы» нередко объявлялся «подделкой» IV в. н. э., тогда как о редакции его записей Лю Сяном (I в. до н. э.), всеми признанным первым библиографом, имелись вполне достоверные сведения, так же как о записи «Чжуанцзы» — в жизнеописаниях Сыма Цяня. Начиная с предисловия Лю Сяна к «Лецзы» сохранились и свидетельства о том, что в двух главах этого памятника содержались выступления Ян Чжу. Отрицание же наследия Ян Чжу, объявленного «еретиком» еще Мэнцзы (IV—III вв. до н. э.), яснее всего говорило о тенденциозном отношении «эрудитов» к даосским памятникам в целом. Немалую роль в этом сыграли и преследования, например в середине и в конце XIII в., когда книги даосского канона частично или целиком сжигались как «ложные».

История всех ранних памятников, как видно было выше, представлялась очень сложной, но все же она характерна для произведений, создававшихся устно и длительное время бытовавших в устной передаче. История конфуцианского Пятикнижия, как считалось, закончилась изготовлением «государственного экземпляра» — высеченного на камне текста (II в. и. э.). Но поскольку ни этот экземпляр, ни другие ранние рукописные почти не сохранились, вследствие пожаров и других бедствий, которых П. П. Шмидт насчитал не менее десяти, изучение их велось позднее лишь по "печатным изданиям, известным для памятников конфуцианских с середины X в., а для даосских — с начала XI в.

Философское направление в даосизме, судя по трактатам Ван Чуна (I в. н. э.), Цзи Кана (III в.) и др., продолжало развиваться в конце античности и в средние века, но одна из ветвей даосизма трансформировалась в религию, которая в дальнейшем противостояла конфуцианству, как ересь. Время ее возникновения определялось по дате жизни первого патриарха Чжан Даолина (I в. н. э.), а первого бунтарского проявления даосской проповеди — по восстанию Желтых повязок (II в. н. э.). На подобную роль даосизма в дальнейшем нужно распространить известное положение Ф. Энгельса об общественных и политических движениях средневековья: «Чувства масс вскормлены были исключительно религиозной пищей, поэтому, чтобы вызвать бурное движение, необходимо было собственные интересы этих масс представлять им в религиозной одежде»3.

При своем становлении как религии в дальнейшем даосизм воспринял немало от более организованной буддийской церкви. Однако с самого начала даосскую религию резко отличали те черты, в которых она противопоставляла себя конфуцианству. Так, характерной особенностью даосских житий являлись не только прижизненные чудеса праведников, но и их смерть, после которой, как правило, не оставалось ни «мощей», ни тела вообще: бессмертные возносились на небеса живыми. В этом продолжался протест ранних мыслителей против похоронной обрядности, с одной стороны, а с другой — против воспринятого конфуцианской церковью культа предков с магической силой, приписывавшейся могилам, с верой в то, что сохранность предков обеспечивала благополучие живым потомкам.

Практика конфуцианства в борьбе с ересью была такой же, как и любой другой господствующей церкви: гонения и казни, запрещение и сожжение, а с XI в. — список запрещенных книг, но у него отсутствовал такой предлог, как «язычество». Исконно китайское конфуцианство преследовало исконно китайский даосизм как «ложное» учение, а позже — буддизм как учение «варваров». Однако добавленный к древнему культу предков культ новых героев, главным образом Конфуция, стал религией лишь привилегированного «ученого сословия», а поэтому, по образному определению В. М. Алексеева, «та же самая Великая стена, которая считалась отделяющей европейцев от Китая, была не менее грозно воздвигнута между конфуцианцами и китайскими народными массами». В противоположность же подобной кастовости господствующей религии проповедь даосской ереси распространялась в низах. Даосские произведения, в которых многое было почерпнуто в народном творчестве, зачастую распространялись также через фольклор. Но ту часть народного наследия, монопольным хранителем которой выступали конфуцианцы, даосы не признавали. Введенному в Пятикнижие своду преданий, например, они противопоставляли свой «Каталог гор и морей» — перечень тотемов и священных гор, богов, героев, духов и связанных с ними областей в самом Китае и близких к нему странах. В этом памятнике отразились и реальные познания древних китайцев (о флоре, фауне, недрах гор, особенностях климата), и сказочные — о чудесных островах с бессмертными, о царстве женщин, землях, населенных великанами, пигмеями и другими сказочными существами. В целом же Каталог свидетельствовал о попытке даосов противопоставить древнейшие местные верования аристократическим культам, с целью заменить эти культы демократическими.