Лучшие сцены «Ревизора»


Одна из лучших сцен спектакля — первая встреча Городничего с Хлестаковым в гостиничном номере. Тут предельно острые, заданные режиссером внешние и внутренние рисунки ролей К. Лаврова, О. Басилашвили (Хлестакова), Г. Богачева (Осип) и Г. Штиля сливаются в единую, очень злую, смешную партитуру опять того же взаимного страха. При этом режиссер идет на смелый эксперимент, вокруг которого, правда, было немало споров. Он как бы материализует идею страха молчаливой фигурой Некто, появляющегося в самые кульминационные моменты спектакля.

В сцене встречи Городничего и Хлестакова в трактире много режиссерских интересных находок, не предусмотренных ни текстами ролей, ни ремарками: дрожащий Добчинский под столом, голодный Осип, доливающий в остатки переданного барином супа воду из графина, ненаевшийся Хлестаков, собирающий со стола крошки и бережно отправляющий их в рот, попытки Ивана Александровича и его слуги забаррикадировать дверь номера от вторжения представителей власти, ловля Хлестаковым клопа и демонстрация его Городничему, рыданья Ивана Александровича по поводу перспективы сесть в тюрьму за долги трактирщику…

Режиссерская фантазия убедительно дополняет окончание второго акта — после осмотра Хлестаковым «богоугодных заведений». Изрядно нагрузившегося «ревизора» чиновники бережно несут в оричку и укладывают на свои колени. При этом каждый смотрит на него влюбленно и бережно поддерживает какую-то отвоеванную часть его тела. Под гитарный аккомпанемент Доб-чинского чиновники поют сентиментальный романсик, но поют потихонечку, чтобы не заглушить мощный храп Ивана Александровича. На ухабах тот просыпается, начинает подпевать и, перевернувшись в другую сторону, удобно примостившись на коленях, снова засыпает. Рядом с коляской, многозначительно печатая шаг, «шествует» Держиморда (Л. Неведомский), а следом, выбиваясь из сил, понукаемый тайным тщеславием, «бежит» кругленький Бобчинский. Выразительнейший эпизод, регулярно награждаемый аплодисментами зрителей. Вспоминается суждение литературного и театрального критика Г. Кожуховой: «И в этом неожиданном для «Ревизора» сочетании сатиры с лирикой, и в нем он, Николай Васильевич Гоголь, художник, в ком отделить сатирика от поэта, фантаста от бытописца так же невозможно, как в хлебе отделить муку от воды и дрожжей».

Оригинально поставлена режиссером картина дачи чиновниками взяток Хлестакову, который становится для них вроде бы ирреальным олицетворением страха и который, в свою очередь, точно угадывает темпо-ритм каждого и умело пристраивается к нему. Судья Ляпкин-Тяпкин (В. Медведев), сунув деньги, уходит от него… на коленях, Хлопов с окончательного перепугу поначалу берет у Хлестакова сразу пяток сигар, а потом пытается уйти из комнаты… через окно. Земляника (В. Кузнецов) вручает деньги в папке с доносом на чиновников… Ничего этого в комедии нет, но все закономерно вытекает из сути обрисованных Н. В. Гоголем характеров и ситуаций. Это и есть творческое прочтение, обогащение классики при верности ее духу!

Знаменитая немая сцена. В голосе «от автора» дрожит сострадание. «На зеркало неча пенять, коли рожа крива… Ха-ха-ха!» — смех переходит в захлебывающийся скорбный клекот.

«Ревизор» в постановке Г. Товстоногова убедительно характеризует особенность гоголевского «смеха сквозь слезы». Рецензент «Ленинградской правды» К. Клюевская писала о спектакле: «Развертывается страшная картина разложения общества. Отсутствие идеалов. Полная девальвация истинных ценностей. Подмена целей желаниями. Взаимное недоверие. Ощущение неминуемой катастрофы». Такой «Ревизор» помогает нам бороться со всем тем, что основательно мешает работать и жить! Спектакль пробуждает, если вспомнить М. Е. Салтыкова-Щедрина, «сознательное отношение к действительности», что имеет прямое отношение и к нынешнему вступающему в жизнь поколению советских людей. Таким образом режиссер достиг своей основной цели: поставил классическую комедию не только оригинально, но и злободневно, о чем не может не мечтать любой театр!

Комментарии закрыты.