Рождение нового зрителя предчувствовал тонкий знаток театра — А. А. Блок. В 1908 году он писал: «Слова героини великой символической драмы Островского сбываются, ибо идет на нас Гроза, плывет дыхание сжигающей страсти, и стало нам душно и страшно. Не сегодня-завтра постучится в двери наших театров уже не эта пресыщенная толпа современной интеллигенции, а новая, живая, требовательная, дерзкая».

Выдающийся режиссер, теоретик сценического искусства В. И. Немирович-Данченко, сравнивая две постановки «Мещан» (в своем театре и в театре Советской Армии), в середине тридцатых годов говорил: «…Все дело в зрительном зале. Как он изменился! Как бы мы ни играли спектакль в 1902 году, такие точные реакции зрительного зала — точные в смысле понимания Горького — были невозможны в те далекие времена. Все-таки зритель воспринимал пьесу прежде всего как конфликт отцов и детей, … современный советский зритель ставит знак равенства между мешанином Бессеменовым и его сыном-студентом.

Поэтому, когда… Тетерев сказал Бессеменову про его сына-студента: «Он не уйдет далеко от тебя… Умрешь ты,— он немножко перестроит этот хлев, переставит в нем мебель и будет жить,— как и ты —спокойно, разумно и уютно… Он ведь такой же, как и ты…» и когда ваш (т. е. в спектакле ЦТСА.— Д. А.) Перчихин продолжил эту мысль, добавив: «Две капли воды!» — то на эту реплику весь зрительный зал ответил единодушным хохотом и аплодисментами. Я был потрясен точностью и силой реакции зрительного зала на зерно пьесы «Мещане». Удивительно, как вырос наш зритель в понимании классических произведений, как он умеет отобрать для себя то, что ему нужно»¹.

Но после Великого Октября новый и прежде всего молодой зритель не мог довольствоваться лишь одной классикой. Ему нужна была новая советская драматургия. И советский театр ответил этим требованиям времени, обратившись в 1918 году к «Мистерии-буфф» В. Маяковского, в которой великий поэт, по его собственным словам, дал «героическое, эпическое и сатирическое изображение эпохи революций». Постановку осуществил Вс. Мейерхольд. Современность в «Мистерии» была «в зрелище необычное театром превращена», с использованием приемов боевого, агитационно-плакатного сценического искусства, резко противопоставленного буржуазно-эпигонскому натурализму. Не ограничиваясь снятой рампой, с помощью настилов режиссер непосредственно соединял зал со сценой и переносил действие в ложи, которые, таким образом, включались в сценическую площадку. Декорации заменила большая постройка, отдаленно напоминающая часть корабля. Спектакль прославлял новый мир и убийственно насмехался над миром старым, враждебным революции.

Очевидец постановки писал: «Мистерия-буфф» производила огромное впечатление не только на зрителей премьеры: я был на нескольких представлениях и каждый раз ощущал сильное воздействие спектакля на публику. Это воздействие происходило прежде всего от того, что тогда было еще совсем не привычным: переживания и слова переносились из жизни революционной страны на сцену. И, разумеется, в увлечении зрителей спектаклем сыграли громадную роль блистательное мастерство, с каким написана пьеса, и новаторская постановка».