ИЗ ДНЕВНИКА МЕЛОМАНА. В каждом замке свои призраки

газета «Вечерняя Москва» от 22 ноября 2006 г.

Наталья ЗИМЯНИНА

Илл.: Михаил ГУТЕРМАН

В жизни всегда есть место Плисецкой

Родион Щедрин открыл в Камерном зале Дома музыки новый – экспериментальный – абонемент видеопоказов. Справедливо пожалел, что мы никогда не увидим записей Паганини и Листа, стоящих за дирижерским пультом Малера или Вагнера. Евгения Светланова телевидение снимало много и хорошо – абонемент и открылся «Симфоническими танцами» Рахманинова под его управлением.

Но до того под овации вплыла в зал Майя Плисецкая, а затем показали финал Второго концерта Щедрина, где за роялем (32 года назад) был сам автор. Не только композитор, но и блестящий пианист. А кроме того, просто молодой, длинноногий красавец с лучистыми глазами.

Щедрина связывала со Светлановым и премьера в Большом театре его первой оперы «Не только любовь» (1961), после которой дирижер сказал автору: «Ну вот, видишь, все-таки один раз в жизни меня освистали»…

Сам же Щедрин сегодня объясняет провал оперы так: для Большого театра тех лет слишком смелы оказались фрейдистские мотивы (по сюжету оперы немолодая женщина влюбляется в паренька).

Как ни смешно, оказывается, нашлось в той постановке место и Плисецкой: бессловесная роль Девушки с веткой сирени.

Конечно, такие детальные воспоминания очень кстати в сегодняшний дикий век, когда студенты будто совсем отрезаны от культуры советского времени. А там ой сколько всего было.

– Сейчас попса называет себя композиторами. И за дирижерский пульт кто только не встает. А ведь быть дирижером – это редчайший дар, которым Бог награждает единицы, – кипел Щедрин со сцены.

Ну, так, как Евгений Федорович дирижировал «Симфоническими танцами», не удавалось больше никому. В книге «Неожиданный Светланов», только что вышедшей, но, возможно, уже ставшей раритетом, Нина Александровна Светланова без всяких обиняков пишет, какова была расплата и за нерасчетливое трудолюбие, и за вечные нервы.

Строгий редактор из книги многое убрал бы – кто знает, достойному ли человеку в руки попадет книжка с уникальными свидетельствами? Но Н.А. человек импульсивный, доверяет, кажется, всему свету как ребенок. Оставила все как есть. И не спросила, а судьи кто.

Какой сейчас Бетховен без задницы?

Паганини и Лист все же мелькали в художественном кино. И даже Вагнер (в «Людвиге»), не говоря уже о Малере, которому больше всех повезло в фильме Кена Рассела. Или о Моцарте (вместе с Сальери) в «Амадее» Формана.

Но вот наконец появился внешне очень похожий на себя Бетховен. То есть на наши представления о том лохматом дядьке с помятым подбородком, который вечно вперивался в твою нотную тетрадь во время трудного диктанта в музыкальной школе.

Малым тиражом идет в Москве фильм Агнешки Холланд «Переписывая Бетховена» – англо-германо-венгерский. О некоей Анне Хольц (немка Диана Крюгер), которая помогала Бетховену (американец Эдд Харрис) переписывать Девятую симфонию к ее премьере, а на самом исполнении будто бы «суфлировала» ему, глухому дирижеру, ритм и оттенки. Конечно, все это красивые враки, хотя в картине выглядят наиболее эффектно.

Костюмный фильм предельно аккуратен, и было бы совсем скучно, если бы не сходство Харриса с композитором. Противный, заросший, неряшливый старик, к тому же редкий хам.

В целом впечатление, что картина снималась полвека назад. Если бы кино-Бетховен как-то раз из вредности не показал своей очаровательной помощнице голую задницу. Это уже наши родимые времена! Ведь все так чинно, благородно – ну можно хоть раз задницу показать?!

Затисканные до смерти

В Москве есть одна-единственная открытая оперная сцена. Как ни парадоксально, это «Геликон», даже дающий напрокат своих артистов.

Именно последнее обстоятельство и спасает проект всеуважаемого знатока оперы и культуролога Алексея Парина. Правда, режиссировать спектакль «Умирающий отрок» пригласили сегодняшнего московского любимца номер один – художника Дмитрия Крымова, чьи работы сейчас у всех на устах. Художник же спектакля – его ученица Мария Трегубова.

И вот в старом «Геликоне» на Никитской, поменяв местами партер со сценой, сыграли в один вечер две одноактные оперы, объединенные одной идеей. К «Нарциссу» Владимира Ребикова (1908) приладили «Тентажиля» 23-летнего студента консерватории Сергея Неллера (2005) по Метерлинку. Или «Нарцисса» к Неллеру, без разницы.

Идея декларируется такая: «Ребенок в кругу взрослых, которые грубее, грязнее и пошлее его'BB. Визуально это выглядит так: докучливые похотливые тетки с размазанными красными губами напрочь портят детство маленьким хорошеньким нежным мальчикам, доводя их буквально до гробовой доски. (Боже ты мой, уж не потому ли за сто последних лет возник такой дефицит полноценных мужчин?) Причем тут миф о Нарциссе? При чем тут символист Метерлинк с его вечными замками в закатном солнце, считавший человека жертвой таинственных сил? Изюминка обоих спектаклей – метровые куклы этих самых ангелоподобных отроков: Нарцисса в матроске и Тентажиля в бархатном костюмчике (кукловоды Роман Квашнин и Николай Сутормин).

Умученные в первом случае плотоядными нимфами, а во втором – придурочными сестрами и невидимой королевой-монстром, цветы жизни навек никнут головками.

Понятно, что художника Крымова, случайно утянутого в оперную режиссуру, заинтересовала возможность воссоздания хотя бы гипотетической атмосферы конца XIX – начала XX века.

Ведь у сегодняшних детей в жизни совсем другие страхи, да и с киноэкранов на них валятся монстры не чета нимфе в гриндерах или сестрице в гигантской черной похоронной шляпе.

Музыка Неллера определенно нехороша, вызывающе истерична. Как-то уж излишне щедро помечена она в программке строкой «мировая премьера». (Премьеру Девятой симфонии Бетховена так небось не называли.) По сравнению с Неллером наш первый модернист, скромный Владимир Иванович Ребиков (1866–1920), с его пряными гармониями и трогательной мелодикой – просто Малер какой-то. Дирижер – выписанная из Франции Нварт Андреассян – героически справлялась и с партитурами, и с неведомо каким оркестром.

Но вытянули весь спектакль, несмотря на его искусственный замысел, торчащий голо, как обглоданное зайцами деревце, профессионалы-геликоновцы. Бертмановские певицы, как всегда, вынесли трудно воплощаемую умозрительность на своих натруженных, мозолистых плечах. Кто бы еще взялся разучивать такую бодягу, а тем более вкладывать в нее душу? Татьяна Куинджи (Эхо в «Нарциссе» и невменяемая сестра Белланжера в «Тентажиле») давно слывет непревзойденной исполнительницей современных композиторских завихрений. Марина Карпеченко (сестра Игрэна), тяжелая артиллерия геликоновского гротеска, несмотря на все плотоядные призывы своей героини вроде «обними мою шею твоими маленькими ручками», превозмогая несуразицу, сыграла боль потери.

И уж совсем неподъемная роль выпала на долю Анны Гречишкиной, озвучившей и Нарцисса, и Тентажиля. Благодаря ей манерные, вымученные дореволюционные тексты, которые нам выдают за неземные, время от времени звучали все-таки трогательно, а спектакль даже приобрел какую-никакую цельность.

Геликоновцам – браво, остальным – думать, как жить дальше. И уж, конечно, артисты, поющие, сидя на стульях и много колыхающие руками, – это не режиссура, а ее воплощенная немощь. Так у великого драматического режиссера Някрошюса в оперных спектаклях хор, который ему решительно нечем занять, вечно перебирает руками какой-нибудь канат.

Но кто знает? Глядишь, «Нарцисса» этого с «Тентажилем» еще и на «Золотую маску» двинут по разделу «Новация». Ведь как звучит – «Умирающий отрок»!.. Это же тебе не «Добрыня Никитич», и не «Фомка-дурачок», и не «Ванькаключник» какой-нибудь, которые, как и Ребиков, пылятся в давно забытом наследии.

На илл.: Прекрасный Нарцисс предстает в спектакле Крымова эдаким юным ботаником эпохи модерн. Слева – кровожадная нимфа Эхо (Татьяна Куинджи). В глубине – Анна Гречишкина, озвучившая обоих отроков.