СПЕСИВЦЕВ ВЕРНУЛСЯ В ЭЛЕКТРИЧКУ. Популярный режиссер ставит спектакль на железной дороге

газета «Вечерняя Москва» 7 ноября 2006 г.

Дмитрий САВОСИН

Поклонники Вячеслава Спесивцева в ожидании: режиссер объявил о повторении опыта двадцатилетней давности, скандально его прославившего. Его труппа снова сыграет спектакль в подмосковной электричке (премьера в конце ноября). Только тема – совсем иная и эстетика, видимо, тоже. Да и сам режиссер с тех пор обрел уверенность, популярность и собственный театр. В разговоре, между прочим, выясняется, что с «Вечеркой» Вячеслав Семенович знаком не понаслышке.

– Я вел в «Вечерке» рубрику. Называлась «Эти молодые». Ах, какая была работа – с ответами на письма читателей, с серьезными обсуждениями: Бог, национальность, деньги. Меня многие спрашивали: зачем с детьми обсуждать такие сложные вопросы? А с кем же, простите, их обсуждать? С нами, которые свое уже прожили? Сейчас власть интересуется молодежью, только когда нужны ее голоса на выборах. В остальном молодые сегодня – самая брошенная часть общества. Учеба – платная, на работу не устроишься, если ничего не окончил. Вы заметили, что среди киллеров нет ни одного старика? Это не оттого, что старики плохо видят – там видеть хорошо не надо, там оптический прицел. Просто молодым некуда податься, вот и идут, куда их берут!

– Играть спектакль в электричке – это уже своего рода ваш фирменный знак. Первый опыт ведь был еще в 80-е годы.

– Да, это был спектакль про Дзержинского. Текст написал мой друг Юлиан Семенов по своему роману «Горение». Мы поставили это в поезде. И сегодня мы едем в электричке по тому же маршруту. Но поставили не трагедию, а комедию. Дмитрий Минченок написал пьесу по анекдоту, в котором участвуют Юрий Олеша, Илья Ильф и Исаак Бабель. О том, как в поезде Одесса–Москва один пассажир выпил случайно страшную дозу снотворного. И так заснул, что все подумали, что он умер. Такая веселая история, называется «Смертельно смешное путешествие». Там и танцы есть. Но самое главное – то, что будет происходить за пределами вагона. Вся драматургия играется внутри вагона. А вся визуальная часть – вне поезда.

– К этой идее вы вернулись два десятка лет спустя, хотя тогда, кажется, именно за нее расплатились закрытием театра. Откуда такая любовь к электричкам?

– Это была моя идея. Помню, как она пришла мне в голову. Мы ехали с Юлианом Семеновым в его «Ниве» к нему на дачу в Красную Пахру. И он меня спрашивает: ну, ты хотел делать мой роман про Дзержинского – а знаешь, как будешь делать-то? Я и говорю: поставлю в электричке. И тут он спрашивает: а как ты ее втащишь на сцену? Я никакой электрички втаскивать не буду, я играть, говорю, буду в живой электричке! Которая едет по расписанию, с пассажирами. Он даже затормозил от удивления. А потом согласился. И пошли мы к начальнику Московской железной дороги. Юлиан мне говорит (а он меня всегда по фамилии называл): Спесивцев, давай рассказывай начальству, что ты там придумал. Начальник МЖД меня выслушал: чудесно! в вагоне! в электричке! Ого-го! А потом осторожненько так спрашивает: да, но как же вы вагон на сцену-то вытащите? А когда наконец понял, то сказал: о, я должен с моим начальником поговорить. И история повторилась.

– А легенда о том, что пассажиры были потрясены, когда увидели в окнах повешенных?

– Это потому, что мы играли только в одном вагоне. Пассажиры этого вагона, глядя в окна, понимали, что там тоже спектакль. А представьте ощущения тех, кто ехал в других: выглядывают в окно, а там… висят! На березах!

– Поэтому вас и закрыли?

– Закрыли не поэтому. Я поставил тогда «Сто лет одиночества» по Маркесу. Меня вызвали в ЦК партии и сказали: этот развратный роман вы в вашем молодежном театре играть не будете! Я изумился: вы читали? Никто не стал слушать. В 1983 году меня просто вышвырнули. Нашли девочку, которая написала на меня донос, что я якобы к ней приставал. Потом она этот донос забрала, но театра уже не было. Один начальник районного масштаба мне сказал: мне, дескать, театр тут в районе не нужен. Мне нужны пивные. Я даже дворником не мог тогда устроиться – этот человек просигналил коллегам: возьмете на работу Спесивцева – проявите, дескать, ко мне неуважение. И так было до тех пор, пока меня не вызвал к себе районный начальник Игорь Борисович Бугаев. Этот ничего не боялся – был племянником друга Брежнева. И сказал: пиши заявление, даем тебе вот этот подвал, называться будет «Театр на Красной Пресне». Я посмотрел и изумился: какая Красная Пресня? Это же улица Герцена! Он тяжело вздохнул и молвил: ну, я вижу, жизнь тебя так ничему и не выучила.

– Знаю, что в ваших ближайших планах – мастер-классы в подмосковных исправительных колониях. Вроде бы даже вы собираетесь ставить там спектакли?

– Да, в Можайской и в Икшинской. Мы долго думали, что им показать из нашего репертуара. Выбрали «Капитанов песка» по Жоржи Амаду – это может произвести на них впечатление. И мы тогда им скажем: выйдете отсюда – приходите, играйте с нами! Заполняйте ваше время не водкой, а содержанием! – Маркес, Амаду, Айтматов – вы всегда ставили авторов, которых активно читают. Но при сногсшибательной популярности именно у молодой аудитории автора «Охоты на овец» Харуки Мураками вы выбрали другого Мураками – Рю! Почему? – Как раз потому, что это – про них, про молодых. Основная проблема отношений молодых и старых – это ханжество. Мы все ужасные ханжи. Я ставил «Бесприданницу» Островского, и Ларисе у меня было семнадцать лет. Сейчас каждая 17-летняя попадает в такую ситуацию.

Друг бросил – Паратов, которого она любила, женится. А ее покупает мужик, по тем временам очень старый – 45 лет. Богато одевает. Везет в Париж. И она говорит влюбленному в нее Карандышеву, который заработать не может: да, я хочу куклой быть, дорогой, золотой куклой! И – в Париж с этим мужиком! Приходят ко мне после спектакля девчата и говорят потрясенно: да это про нас Островский написал пьесу! Ах, почему же мы в Малый театр не ходили смотреть? Я объясняю: там-то совсем про другое поставили! Там Ларису играет сорокапятилетняя тетка!

– В какие же времена вам легче работалось – сейчас или раньше?

– Да, тогда могли ночью прийти, постучаться и забрать навсегда. Конечно, страшно. Но сегодня и стучаться не надо – средь бела дня могут убить в своем подъезде. Тогда мысли не было ни у кого что-нибудь своровать. Все были честные. Я плакал, когда меня не приняли в пионеры – что ж это, меня не берут вместе со всеми строить мировую справедливость!? Было чувство патриотизма. Коммунизм строили! И это было прекрасно. Не для себя – для всего мира строили! Было ощущение, что ты – человек мира. И если бы нам сказали: вот тебе револьвер – иди убей Батисту, а то он унижает рабочих и крестьян – каждый пошел бы и убил Батисту. Вот какое было время.

Прекрасное время. Но и ужасное тоже. Ты для всего мира строишь справедливый коммунизм – и с тобой вот в этой стране коммунизма власти могут сделать все что угодно. Например, меня в четверг вызывают в ЦК на следующую среду. И целую неделю я глотаю валидол, хватаюсь за сердце, давление скачет. Прихожу – а мне говорят: получили письмо, какой у тебя хороший театр!