Зрелище спасет театр

В конце июля с разницей в два дня завершились сразу два крупнейших театральных фестиваля Европы — Авиньонский во Франции и Чеховский в Москве. Насыщенная программа обоих форумов дает интересную пищу для размышлений и сравнений. Их размах сопоставим. Их стратегия сильно разнится.

Когда в 1947 году Жан Вилар придумал и устроил свой фестиваль в жарком провансальском городе, пленившем некогда римских пап, он вряд ли предполагал, какую удивительную метаморфозу претерпит с течением времени его детище. Авиньонский фестиваль был задуман, пользуясь выражением Джорджо Стрелера, как оплот «театра для людей». В начале ХХI века он стал оплотом театрального авангарда и главным рассадником театрального артхауса. Провокаторы, новаторы и экспериментаторы всех мастей рано или поздно объявляются в Авиньоне. Обычно раньше, чем в других местах. Авиньон задает театральную моду и формирует тенденции. Он фестиваль-барометр. По нему можно предсказывать направления театральных ветров и перемещения циклонов. Если вы хотите узнать что-то о будущем европейского театра, надо ехать в Авиньон. Вероятно, это будущее вас слегка ужаснет, но его очертания обязательно предстанут перед вами.

Первый Чеховский фестиваль, детище обновленной России, состоялся на 45 лет позже первого Авиньонского. Он стал главным театральным мостом между Россией и Европой и остается им до сих пор, по ходу дела став еще мостом между Россией и Азией, Россией и обеими Америками etc. И с самого начала перед ним было два пути — знакомить зрителя с передовым западным театром или вести в Россию лишь то, что так или иначе соответствует здешним вкусам. Стать аналогом Авиньона (размах, который был с самого начала заявлен Чеховским, это предполагал) или его антиподом. Ведь за долгие годы изоляции русский театр стал немного напоминать заповедник. Здесь можно было увидеть прошлое европейской культуры во всей его красе — порой мумифицированной, но порой живой и нетленной. Здесь выжили такие театральные виды и подвиды, которые в других местах давно уже начали вымирать в ходе эволюции, и их впору заносить в Красную книгу. Здесь рядом с чем-то ископаемо-хвостатым проходил вдруг вол, исполненный очей. Но театральные формы конца ХХ века, жесткие и щетинистые, сам дух современного театра, в котором изнанку человеческой жизни стали предпочитать ее лицу, тут почти не водились.

Российского зрителя надо было не напугать (представьте себе состояние человека, взросшего на фигуративной живописи и вдруг сразу увидевшего, скажем, Хуана Миро), но его и нельзя было оставлять в блаженном неведении. Теперь по окончании седьмого Чеховского фестиваля можно уверенно сказать, что его директор Валерий Шадрин нашел единственно верную стратегию. Он понял, что дозированные инъекции спектаклей, Франка Касторфа или Ромое Кастелуччи, апостолов передовой театральной мысли, должны сопровождаться инъекциями иного рода. Иначе неминуема реакция отторжения. Он смекнул, что наряду с «театром-шоком», «театром-концептом» и «театром-артхаусом» на нынешней культурной карте мира есть еще одна область, которую наши зрители знают в основном с плохой стороны. Ее можно условно назвать «театр-шоу». Шадрин предложил взглянуть на этот феномен с другой стороны. Ведь шоу в нынешнем контексте может быть не только пошловато-эстрадным. Оно может быть высокоинтеллектуальным и высокохудожественным.

В программе нынешнего Чеховского трудно не почувствовать этот шоу-акцент. Московский форум открылся знаменитой постановкой Мэтью Боурна «Лебединое озеро», изумительным, хотя уже и пожилым образцом смелого обращения с классикой, неопровержимо доказывающим, что эффектное зрелище может быть настоящим искусством. А закрылся поражающим красотой мизансцен спектаклем «Дождь» канадского цирка «Элуаз», в котором трюки и клоунада соседствовали с лирическими паузами и тихой ностальгией по детству. Начальная и финальная точки фестиваля всегда свидетельствуют о его приоритетах, но и в промежутке между этими точками мы тоже обнаружим самые разные модификации эффектных зрелищных форм. «Мазурку Фого» скрестившей некогда хореографию и экзистенциальную драму Пины Бауш (в отличие от ранних ее шедевров этот спектакль, как и многие последние опусы основоположницы европейского модерн-данс, вызывающе живописен, этнографичен и немного похож на фотографии из глянцевого журнала). Красивейшее танцевальное шоу из Тайваня «Песни странников». Зажигательный аргентинский мюзикл «Тангера». «Край земли» мага и волшебника Филиппа Жанти, в чьем сновидческом, бессюжетном, визионерском представлении неодушевленные вещи наделены душой, а части тела собственной волей. Даже моноспектакли хедлайнера нынешнего фестиваля Робера Лепажа при всей их подкупающей человечности и камерной интонации тоже напоминают немного технологическое шоу. А его Busker's opera — это и вовсе шумный и зажигательный мюзикл.

Авиньонский фестиваль в общем и целом сделал ставку на авангард. Чеховский в общем и целом на высококлассное зрелище, в надежде что оно не оттолкнет зрителя от новых форм, а безболезненно приблизит к ним. Ведь какие бы метаморфозы не претерпевал современный театр (а мы, вне всякого сомнения, наблюдаем сейчас тектонические сдвиги в самих его основаниях), всегда есть возможность сделать его для зрителей праздником и волшебством. Как бы ни был изощрен его язык, у него всегда есть шанс остаться еще и «театром для людей». Завершившийся Чеховский фестиваль согрел нас этой надеждой.