Так говорит Ягве: за три преступления Израиля пощажу его, но не. за четвертое, за то, что продают правого за серебро, а бедного за пару сандалии.

Однако реального выхода из положения пророки не находят и возлагают все надежды на спасителя (мессию — «помазанника»), т. е. доброго царя, которого пошлет на землю сам Ягве.

Выступления пророков сопровождались символическими действиями, представлявшими зачаток драмы. Так, предсказывая пленение иудеев, пророк надевал на свою шею ярмо. Импровизированные речи облекались в поэтическую форму, с параллельными строфами, рефренами, восклицаниями и припевами. Это облегчало их запоминание и последующую запись. Лишь в одном случае наблюдалась попытка предварительной подготовки и записи речей до их произнесения, что для древнего Востока являлось необычным и предвосхищало практику греческих ораторов. Инициатором этого нововведения был Иеремия (конец VII—нач. VI в. до н. э.). Посаженный в тюрьму за свои смелые выступления, он продиктовал свои речи посетившему его ученику Баруху, и тот прочел запись перед народом. Результат, однако, оказался неожиданным. Царь Иоаким велел принести свиток с записью во дворец и прочитать в своем присутствии, а во время чтения отрезал куски свитка и бросал в огонь.

Иногда между пророками и их противниками происходили бурные споры. В книгах пророков возражения противников приводились редко и лишь в виде кратких выдержек. Так сохранились реплики царского пророка Анании, осуждавшего провавилонскую политику Иеремии. В другом случае кратко излагался спор Иеремии с женщинами, отстаивавшими культ богини неба.

Наряду с речами пророков записывались переходившие из уст в уста повествования о подвигах судей и деяниях царей. Эти записи были объединены позднее с официальными летописями. В этих компиляциях сухое и сжатое повествование перемежалось яркими
описаниями.                                                                                    

Восхваляя царя Давида за его храбрость, авторы довольно смело, с натуралистическими подробностями, сообщают о его жестоких и коварных поступках. Так, царь соблазняет замужнюю женщину Вирсавию, предательски губит ее мужа Урию, смотрит сквозь пальцы на самоуправство своих сыновей и военачальников. Правда, иной раз сообщается о запоздалом раскаянии Давида, но это мало скрашивает неприглядную картину придворных интриг и разврата, не говоря уже о деспотических замашках и небывалом раболепии (обычай падать на лицо свое перед царем).

Повествования о последующих царях также представляют своеобразную комбинацию сухих летописных записей с историческими новеллами и анекдотами, например, рассказом о мудром Соломоне, разрешающем спор двух матерей, претендующих на младенца. Иногда прорываются смелые выпады против тех или иных царей, очевидно, уже после их смерти, когда это было безопасно. Например, подчеркивается наглое обращение царя Ровоама к израильским старейшинам: «Если отец мой тяготил вас тяжким игом, то я увеличу иго ваше: отец мой наказывал вас бичами, а я буду наказывать вас скорпионами» (т. с. плетьми с металлическими иглами).

Особенно муссируются злодеяния нечестивого царя Ахава. Напротив, другие цари (Езекия, Иосия) оказываются любимцами летописца и объявляются благочестивыми, ибо запретили культ других богов и объявили Ягве единственным богом.